Я чайник настолько, что не успела еще запороть себе ни одной вершины. А у меня их в общей сложности было двенадцать. Были среди них и самые заветные, и самые трудные, были красивые победы, и сложнейшие категории. Но были и горькие разочарования... И Кизилташ был самым страшным из них. Я просто не представляю, как мы туда дошли. На зубах, правда, но дошли. Возможно, мы тогда просто не умели еще проигрывать. И погибли, да, наверно погибли бы, но не нашли бы в себе сил отступить. Весь юмор здесь в том, что вершина была самой, что ни есть простенькой, по маршруту однодневки... Действительно, так серьезно я еще не залетала. Был, конечно еще Коржентау, но тогда это случилось по пути назад, и мы знали, что лагерь с костром и горячим чаем все же достижим, а здесь надеяться было не на что...
Выдержки из дневника:
"Пятница; 15.45 До подъема дошли без приключений, сейчас начнем подниматься на гребень. Пасмурно, снег мокрый, местами до сорока сантиметров. Ветра нет. Мы должны дойти сейчас до седловины.
Суббота; 8.25 День на удивление солнечный, после вчерашней бури не осталось и следа. Снега - по пояс. В девять выходим на восхождение. В лагере остаются Андрей и Люба.
Суббота; 14. 30. Вершину взяли на удивление легко. Словно воскресная прогулка. Жара невыносимая. Все шли в купальниках. Сегодня спускаемся до сая.
Воскресенье; 10.05 Вчера сделали баню, отошли, наконец, от происшедшего. Возвращаемся сегодня"
Рассказ, как видно, довольно таки оптимистичный. Просто о самом ужасном никто не хотел даже писать. Это деталь похода не упоминалась в прессе, ее не обсуждали в группе. Но кто-то оказался неспособным это забыть. В частности, я...
Около пяти, в пятницу, на ветру закружились первые хлопья снега. Настроение у всех было подавленным, тяжелые рюкзаки тащили с безразличием обреченных. С высотой исчезали проталины жидкой грязи, а идти по мокрому снегу было гораздо тяжелей. Инструктор поторапливал народ, боясь, что таким темпом мы не успеем дойти засветло до заветной седловины. Медленно опускались сумерки. Снег валил все гуще и гуще. Мы с мизерной скоростью поднялись до уровня облаков и устрашающую панораму обледеневших пиков скрыло от глаз. Стало как-то уютнее.
Туман был настолько сильным, что для того, чтоб не потерять друг друга из виду, пришлось выстраиваться цепью, что заметно замедлило продвижение группы, так как на поддержание дистанции от кого-то требовались дополнительные усилия, а кому-то приходилось тратить лишнее время на ожидание.
Снег становился все глубже, туман гуще. Теперь тропить один человек уже не мог. Делали это сообща - опять же расходуя драгоценное время. Участники пытались шутить, и мечтали о том, как будут пить горячий чай всего через два часа...
Я шла, тупо уставившись в рюкзак впередиидущего, и лишь когда настала моя очередь тропить, взглянув себе под ноги, вдруг с ужасом поняла, что не вижу собственных следов на снегу. Я подняла глаза и увидела... Да ничего я не увидела, кроме присыпанного снегом тоненького ствола арчи... Это было, так называемое, молоко, или белая слепота, чаще именующаяся белой смертью. Действительно, заблудиться при таких условиях - равносильно смерти. А не заблудиться - нельзя...
При мягком, всестороннем, рассеянном освещении и хорошей отражаемости среды, человеческий глаз теряет способность воспринимать стерео эффекты, полностью теряют свое значение светотени и восприятие объема, человек неспособен отличить камень под ногами от скалы на противоположном склоне.
А в таком именно положении мы и находились. Да еще и при нулевой видимости... Единственным спасением могла бы быть темнота, но она наступала как то слишком медленно, а ждать ее - значит замерзнуть...
Было уже совершенно очевидно, что мы окончательно сбились с пути, но почему-то каждый продолжал верить, что через два часа все это все равно кончиться... Есть у человека одно такое свойство - надежда... Мы свою пока еще не потеряли...
Объявлен минутный привал, и восемь человек без сил падают в снег. Еще двое что-то встревожено обсуждают с инструктором. Сейчас у меня одно желание - на мгновение закрыть глаза и еще мгновенье их не открывать... Один только миг... Второй... Третий... Вечность!
С трудом раздираю смерзшиеся ресницы, продолжая почему-то видеть что-то огромное, пульсирующее и темное... Пытаюсь шевельнуть ногой, прекратившей, казалось, свое существование. Снег на одежде сливается с сугробом, сугроб - с туманом, и кажется, я парю в пустоте вместе с массой веток, палок, камней, и группой темных призраков - сознание отказывается воспринимать в них людей, ровно как и во мне самой.
Мы снова идем. Вернее, пытаемся идти. Неизвестно с какой скоростью - нет ни системы координат, ни системы отчета времени. Но судя по тому, как медленно приходит тьма, я воспринимаю весь мир очень замедленным, а битву за следующий шаг - как помноженный на бесконечность один и тот же кадр... А битва идет настоящая. Осознаю это лишь тогда, когда настает моя очередь тропить. Передо мной, на высоте метра - снежная корка, на которую я забираюсь, опершись руками, чтоб тут же проломить своим весом. Чувствую, что в кровь поступает изрядная порция адреналина, и под ее влиянием бросаюсь на эту поверхность снова. Подаю, обдирая лицо о наст. Пытаюсь встать. Рюкзак тянет к земле, и падаю опять. И опять встаю... Встаю на наст коленями, чтоб тут же проломить его. На этот раз удерживаюсь за границы проломанного в снегу коридора. Встаю. Теряю равновесие, и тут мне на плечо ложиться чья-то рука. Голос Влада:
- Эй, друг, а может, с тебя хватит? Я не стала разъяснять вопрос о моей личности. А вот вопрос о том, хватит ли с меня этой пытки? Субъективно - да. Но... Такого, конечно, не пожелаешь и врагу. А уж другу... Я прошла еще два метра.
Настал момент, когда я упала, и не смогла больше встать. Влад отодвинул меня в сторону, и начал тропить сам, уводя за собой группу. Я же закрыла глаза, надеясь, что это навсегда...
Шедший последним разбудил меня, и я пристроилась в хвост, с трудом переставляя онемевшие ноги...
Через десять минут пришлось поднимать следующего, лежащего в снегу человека.
Стемнело. Сейчас у группы было три пути: спуститься вниз, плюнув на гордость, чего бы мы не за что на сделали; остановиться, забыв холоде, а это значит - замерзнуть. И идти, не думая об усталости, а идти было невозможно...
Моя очередь идти вперед. В который уже раз... Наст уже затвердел настолько, что нечего и надеяться его проломить. Протягиваю руку и чувствую сопротивление... Снег... Выходит, мы идем почти по вертикальной плоскости! Наклоняюсь вперед, пытаясь хоть что-то разглядеть, но вместо этого чувствую прикосновение ледяных кристаллов. Снимаю перчатку, и пытаюсь процарапать снег ногтем большого пальца. С не меньшим успехом я могла бы протыкать стены. Несколько секунд - и я полностью перестаю чувствовать свою ладонь. Наверное, если не одену перчатку через пару секунд, то не надену уже никогда - не на что будет... Но перчатка падает, у скользя по насту, исчезает...
Через некоторое время путем проб и ошибок, выясняется, что подошвами можно оставлять царапины на снегу, не очень, правда, глубокие - пол сантиметра - максимум. Но и это уже что-то. Голос Эдика предлагает взять ледоруб. Оглянувшись, вижу его голову на уровне своих ступней. Да, подъем тут не шуточный...
Ледоруб - хоть какая-то да помощь. Правда, сил рубить им ступени нет, но острым концом можно поддевать и выворачивать куски льда. Впереди - кизиловый куст. Из последних сил бросаюсь к нему, хватаясь за спасительные ветки. Прутья бьют по лицу, но я замечаю лишь легкий укол от попавшего в висок сучка. Как ни странно, но это уже повод торжествовать - ведь я еще хоть что-то чувствую...
Мы шли еще долго... Бесконечно долго шли... Я уже и не помню, как, когда и кто обнаружил темнеющее вдали дерево. Не помню, как мы, подойдя, наконец, к нему, трогали бесчувственными руками его ствол, отказываясь поверить в реальность происходящего, не помню, как пытались вдохнуть пламя в горсть обледеневшей хвои, и как уснули в конце концов, привязав спальники веревками к стволу...
Закрывая глаза, я была уверенна, что никогда уже их не открою... В руке я до сих пор держала ледоруб - он намертво примерз к моей руке.
Разбудил меня Надин голос.
- Ребят, мы жить будем, слышите. Солнце встает...
Низкое еще солнце затопило мир блеском, билось в каждом игольчатом кристалле, которыми, словно мехом были покрыты сугробы, одежда, хвоя над головой. Надя смеялась, подпрыгивая на одной ноге от холода, и протянув руки навстречу рассвету. Саида пыталась раскурить сигарету, выпуская изо рта облака искрящейся кристаллической пыли.
Я отошла от дерева, ставшего этой ночью нашей крепостью... Голоса, не теряя своей яркости, далеко разлетались по обледеневшим просторам. Но даже сквозь эту шумовую завесу был слышен мелодичный звон от соударений скользящих вниз по склонам снежинок, приведенных в движение моими шагами...
Наверное это главный закон всего живого - живешь, пока движешься... Вчера мы двигались, пока жили. Но ведь каждый из нас мог остаться там, внизу, в городах, с цветущими садами... Но... Я не жалею, как это не странно, что пошла. И, наверняка, пойду еще не раз...
Вверху, в бездонной синеве видна была наша цель - вершина неприметной горы Кизилташа...
PS Кстати, "Кизилташ" переводиться как кровавый камень...
|
